Эти медики приносят клятву Российского врача и воинскую присягу. Перед ординатурой они отправляются туда, где ответственность за пациента при желании ни на кого не переложишь. Ни в палатке, ни в подводной лодке нет рядом специалистов-консультантов. Всё сами. О работе военного врача на войне и дома рассказал подполковник медицинской службы Евгений Евсюков.
– Когда в предновогодние дни в Новосибирске около открытой машины обнаружили человека без сознания и с полной потерей памяти – только военный врач, к которому обратились на третий день обследований, предположил у него отравление угарным газом. И быстро назначил успешное лечение.
Подготовка военных и гражданских врачей отличается?
– Военные врачи изучают предметы, которым не учат гражданских медиков: есть в программе военно-полевая хирургия, есть военно-морская хирургия – это разные дисциплины, потому что характер травм разный. Военно-полевая учит работать с огнестрельными ранениями, взрывными травмами, а военно-морская – с травмами минно-палубными, когда взрыв происходит внизу корабля. Военные медики изучают физиологию военного труда, физиологию летной медицины, подводного плавания, военную токсикологию, и так далее. Хотя и все внутренние болезни мы изучали, и родовспоможение тоже.
А с отравлением угарным газом в боевых условиях просто приходится часто сталкиваться. Однажды и я чуть не отравился. Мы ночевали в бронемашине, там выхлопная труба уходит вверх, и рядом с ней – заборник для печи. При движении все нормально. Но мы стояли. Я проснулся от того, что не мог вдохнуть. Кое-как дотянулся до десантного люка, открыл, пустил воздух, достучался механика-водителя, растолкал остальных, – все уже лежали в полузабытьи.
– Командировка в горячие точки – это выбор врача или обязанность?
– Я учился в Петербурге в Военно-медицинской академии им. Кирова. После окончания выпускников отправляли в войска. А уж потом, если заслужат – примут в ординатуру. Не наоборот.
– Сейчас выпускников медицинских вузов будут сразу отправлять участковыми терапевтами и педиатрами – и то, сколько споров в интернете: опыта мало, можно ли такому врачу доверять? А на войне начинающий врач справится?
– В первичном войсковом звене не надо быть суперпрофессионалом, окончившим ординатуру. Минимального врачебного опыта достаточно.
– И на войне?
– И на войне. Никто не будет делать высококвалифицированные травматологические операции в полевых условиях. Нет оснащения для этого.
– Но там острые ситуации, надо принимать решения. Для них нужен опыт. Нет?
– Опыт нужен. Но представьте в мирной жизни: врач видит ДТП, человек пострадал. Будь он супер профи, что он на дороге сможет, без оборудования? Рану зажать, повязку наложить, дать рекомендации, как с раненым обращаться — не больше.
Решение ограничено возможностями. Если врач хочет-может-умеет оказать высококвалифицированную помощь, например, при проникающих ранениях, но у него нет стерильной операционной, помощников, то он наложит повязку и будет организовывать эвакуацию.
– А если эвакуации долго ждать?
– Тогда можно пожертвовать и стерильными условиями. Это как крайний вариант. Надо оценивать риск развития осложнений, связанный с таким вмешательством, решать: оперировать, или ждать. Тут да, ответственное решение принимаешь
– Приходилось?
– Однажды в горах. Возможности эвакуировать не было. Ранение в руку. Сделали первичную обработку, спрятали костные обломки, два дня подождали. Поняли, что не будет вариантов, и под проводниковой анестезией ампутировали. Этот офицер продолжил потом службу – с протезом вместо руки.
– Говорят, «на войне не болеют». Это правда?
– Болеют. И простудные заболевания лечим, и гнойничковые, и желудочно-кишечные. И хрюшек лечили, не только людей. Растили командиру кабанчика на день рождения. А он заболел. Мы решили, что это пневмония. Делали инъекции. Вылечили.
– Местные к вам обращались за медицинской помощью?
– Взрослые нет. Женщины, понятно, к нам не могли обращаться, даже, если и болели. Мужчины относились настороженно. Хотя к третьей командировке мы уже местных почти всех знали. И они нас. А ребят приводили. У нас один врач был. которому нравилось детишек лечить он хотел педиатром стать. Правда, так военным врачом и остался.
– А вы хотели именно военным врачом стать? В семье были военные?
– Военных в семье никого. Я из Новосибирской области. Поступал в наш медицинский. Баллов недобрал. Пошел в медицинское училище. Хирургию у нас вел военный врач. Он и рассказал про Петербургскую Военно-медицинскую академию. Мы с приятелями поехали поступать. Выбрали специальность врач военно-морского флота. После окончания академии я служил в морской пехоте в гвардейской бригаде. Оттуда нас и отправляли в командировки в Веденский район в 2002, 2003 и 2004 годах.
В академии нас учили разворачивать операционную в подводной лодке – а не в палатке.
Но жизнь заставила. Никто не роптал. Там нет у тебя учителя-наставника. Никого нет! Привезли на вертолёте, в горах высадили, – и все! Ты с этого дня начальник. Товарищи, которых вы сменили – они прыгнули в вертолет и улетели. Делай, что считаешь нужным. Никто тебя не будет учить. Никто не подскажет. Вот твое хозяйство, все 700 человек. Лечи!
– Страшно?
– Конечно. Там так-то страшно. А еще лечить надо. В следующие командировки уже знал, к чему готовиться. Каждый врач, уезжающий туда, собирает инструменты, согласно своей квалификации.
– Но вы же говорили, что иногда без оборудования врач бессилен. Приходилось с таким сталкиваться?
– Да. Мы тогда только приехали на место, палатки разворачивали. Надо было помощь оказать санинструктору нашему. Но без подключения искусственной вентиляции легких мы его спасти не могли. И аппарат ИВЛ у нас был, и анестезиолог прекрасный. Электричества не было. И мы ничего не могли поделать.
– Что даёт в мирной врачебной работе тот опыт?
– По себе могу сказать – бОльшую чуткость к пациенту. Ты их чувствуешь братьями своими. Сказать, что только военные врачи такие уж решительные и резко принимают решения – не могу. И в гражданской медицине, если ты идешь на операцию, тебе и решать. Нет двух одинаковых операций. Нельзя предугадать стопроцентно, что тебя в операционной ждет.
Характер взаимоотношений с людьми здесь другой. В одной моей палате лежит военнослужащий по призыву, в другой – генерал. А ты со всеми одинаков, независимо от ранга и возраста. Надо для лечения – и на генерала построжишься. Надо – в субботу или в воскресенье на перевязку придешь.
– Почему врач, а не медсестра?
– У нас медсестра без участия врачей перевязку не делает. Так меньше негативных последствий. Медсестра видит шовчик. А врач он знает, что там, под шовчиками. А в первые сутки перевязку делает только лечащий врач. Я думаю, такого в гражданских больницах нет.
– Уже понятно, что вам нравится работать военным врачом. Скажите, чем нравится?
– Тем и нравится – отношениями. Мы с сослуживцами, с которыми в командировки ездили, до сих пор не теряем связь. С кем вместе ходили по краю, с теми дружба более крепкая. Да никаких у нас даже общих интересов не осталось. Нет повода дружить. Но время, проведенное там, оно не дает повода расстаться.
– А с профессиональной точки зрения, что хорошего в вашей работе?
– У нас есть возможность отслеживать состояние своих больных. В городской больнице пациента пролечили – и куда он отправился, в какую поликлинику, в какой стационар потом попадет, если будет необходимость – неизвестно. У нас я поеду, например, в войсковую часть, и там осмотрю своих пациентов. Оценю, как я их лечил.
Или другой пример – пять лет назад моими пациентами было несколько немолодых офицеров. А недавно они пришли проходить медкомиссию перед увольнением в запас по возрасту. И я увидел результаты своего труда. Это большой плюс, такая обратная связь. Не скрою, есть и особо благодарные пациенты. Оперировали, например, мы капитана третьего ранга из Северобайкальска. Видимо, хорошо прооперировали, он при каждом удобном случае в отделение омуля присылает.
– Сколько вы операций делаете в год?
– Наше отделение (под моим руководством еще три хирурга: травматолог, уролог, гинеколог) делает в год примерно 500 операций.
– А вы лично сегодня?
– Сегодня у меня не операционный день. Поэтому только две.